Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1974-7

 Я насвистывал песню лета,
Взяв мотивчик на час взаймы,
И она отзывалась где-то
В неподвижном лесу зимы.
Напевал, как попало ставил
Мне одолженные слова.
Не подумайте — снег не стаял,
И не выпросталась листва!
Было холодно, влажно, мглисто.
Воздух взбалтывая сырой,
Эхо голоса, эхо свиста
Приближалось ко мне порой.
Луч, светящийся вполнакала.
Хвою сумрачную прожег,
Словно лето напоминало.
Что пора возвращать должок.
Все слова и мотивчик славный
Я отдал и пошел назад
В начинавшийся сильный, плазный,
Предугаданный снегопад.
Не останется без ответа
По законам простой игры
Песня лета, ах, песня лета.
Прозвучавшая до поры!

Прощай, озорная квартира
Над круглым зеленым двором!
Бокалы последнего пира
В старинном буфете запрём.
Дом сносят. На стенах короста,
И трещина рвет потолок…
Но громок
Прощального тоста
Немного напыщенный слог!
Прощайте, лепные карнизы,
Увитый цветами пилястр!
За вечные ваши капризы
Эпоха вас смерти предаст.
Седой головою в печали
Опять покачает знаток…
Вика остается в бокале
Как раз на прощальный глоток!
Прощай, молодая хозяйка.
На наших глазах не старей!
Друзей беззаботных бросай-ка
Да замуж иди поскорей.
Дом сносят. Простимся:
Так просто
Найти подходящий предлог…
Но громок
Прощального тоста
Немного напыщенный слог!
Напрасная времени трата
Оспаривать времени нрав!
Москва развела нас куда-то
За линии тихих застав.
Уносит нас в разные дали
Людской предвечерний поток…
Вина остается в бокале
Как раз на прощальный глоток!
Растанная!
С юностью нашей,
С друзьями поры холостой,
С влюбленностью легкой, вчерашней,
С обителью предков простой!
Дыханье грядущего мира
Сюда долетает извне.
Бокалы последнего пира
Пустые. Ни капли на дне…

После пира меня провожали друзья —
За окошком машины стояла семья:
Муж с женою, детишки и старец.
И захлопнул я дверцу коротким рывком,
И, вперед уплывая, увидел мельком
Тех людей, что со мною расстались.
Что-то друг прокричал, улыбаясь хмельно,
И качнуло его молодое вино,—
Или сердце за мной потянуло!
И услышал я дружбы безмолвную речь,
И дыхание будущих радостных встреч
На мгновение счастье вернуло.
Улыбалась хозяюшка с грустным лицом,
И, тотчас опечалясь, я вспомнил о том,
Что терпение женщины свято.
Обняла своего, поддержала любя,
Словно тихо сказала: «Жалейте себя,
И друг друга жалейте, ребята!»
И мальчишки, толкаясь, кричали вослед:
«Приезжай!» — словно жаждали
будущих лет
Для того, чтобы с нами сравняться
И участвовать в долгой беседе мужской,
Говорить, поводя непоспешно рукой,
За улыбкой отца не гоняться.
Но последними были глаза старика.
Мне вдогонку метнулась сухая рука
И тотчас же в полете застыла.

Это было известье о встрече иной —
О последнем свиданье в дали неземной
Беспросветной, как тьма и могила…
оглянулся потом — удалялись они
В отлетевшие годы, в минувшие дни,
Чтобы в будущих днях объявиться.
Ощутив привкус счастья и горечь беды,
Разглядел я над домом две ранних звезды,
Как пустые глаза ясновидца.

Вернулся обратно!
К родным уголкам поспеши!
На стержень Арбата
Надета пружинка души.
Сжималась-сжималась,
Да вдруг распрямилась она,
И самую малость
Ей прежняя ласка нужна.
Вернулся обратно!
Так душу свою успокой,
О ветер Арбата,
Легко потеревшись щекой.
В нем теплая сырость
Глубоких и гулких дворов,
И дружба и милость —
И лучших не надо даров!

Вернулся обратно!
Так что ж — оброни с каблуков
На камни Арбата
Песчинки иных берегов.
Чтоб здесь обитали
Далеких земель города
И в милом квартале
Тебя поджидали всегда.

Вернулся обратно!
В свои переулки приди.
Дай счастье Арбата
Душе, не стесненной в груди.
Сжималась-сжималась,
Да вдруг распрямилась она,
И самую малость
Ей прежняя ласка нужна.

О, резкий свет далеких лет,
Когда — спроси любого! —
Я вырезал твой силуэт
Из неба голубого!
Студенческий недолгий бал —
Паренье и скольженье! —
Когда я крал из всех зеркел
Твое изображенье!
Бессонниц темные круги,
Когда через рассветы
Нес у щеки твои шаги,
Как белые букеты!
Тот пыл, когда тебя лепил
Из стужи на Манеже!
Я ничего не позабыл,
Да удаются реже
Все фокусы далеких лет:
Не просто, право слово,
Любимый вырвать силуэт
Из неба голубого…

Во дворах проходных
и в парадных,
пропадая от света до тьмы,
мы не знали девчонок нарядных,
и красавиц не видели мы.

Незаметные в шумной округе,
беспечальные дети войны,
были девочки, наши подруги,
угловаты, худы и бледны.

Но, о деве тоскуя далекой,
забывал я про наше житье.
И сжималось от силы высокой
одинокое сердце мое.

Я искал идеал —
и отныне,
отрешаясь от школьной муры,
я вздыхал по Кондратовой Нине,
теледикторше нашей поры.

…Между тем, потихоньку,
как в сказке,
с неприметным смешком на губах
недотроги,
вьюны,
сероглазки
подрастали в окрестных домах.

Все менялось, и как-то однажды,
после лета влетевшие в класс,
мы притихли, — и будто от жажды
пересохли вдруг губы у нас.

…Я не знаю, как это случилось,
но не в тот ли отчаянный миг
мы навеки отдались на милость
милосердных ровесниц своих!

Пусть отмеченный общею метой,
чуть не плача, с закушенным ртом
о мальчишеской слабости этой
я не раз пожалею потом.

Пусть об этом не раз пожалею,
что бывало дороже всего,
укорить никого не посмею
и забыть не смогу ничего.